ПЛАЧ ДОЖДЯ И ВЕТЕРАНА
Готовиться к Дню памяти и скорби в посёлке начали почти что за месяц. Администрация сельского поселения,, совет ветеранов, Дворец культуры, сельская библиотека, средняя школа, первичка КПРФ – все объединились в этой работе.
Посёлок у нас большой, городского типа. Только взрослого населения насчитывается около трёх тысяч человек. 71 год назад, когда началась Великая Отечественная война, из нашего сельского совета на фронт ушло 937 человек. Из них 203 односельчанина пали на её фронтах. В послевоенное время от полученных ран и тяжёлых болезней скончалось 247 ветеранов победоносно отгремевшей и памятной войны. Некоторые поразъехались в разные края необъятной России. Сейчас в поселке проживает маленькая щепотка ветеранов – 7 человек, более половины из которых уже не ходячие. В посёлке трудно найти семью, которую не опалила бы своим смертным дыханием проклятая война. В парке Дворца культуры установлен обелиск славы, где в списки занесены павшие на фронтах и умершие в послевоенное время ветераны-односельчане.
Организаторы митинга памяти и скорби постарались как можно больше жителей поселка оповестить о нём. Около большинства подъездов многоквартирных домов были вывешены объявления о предстоящем митинге. В многолюдных местах было расклеено 20 объявлений больших размеров. По возможности передавали устную информацию. Казалось бы, оповещение получилось широким
Работники сельской библиотеки, Дворца культуры и школы разработали и подготовили хороший сценарий, включающий не только содержательные выступления-воспоминания о начале войны, но и сообщение Совинформбюро СССР, переданное по радио 22 июня1941 г. голосом незабвенного диктора Ю. Левитана, звучание песни «Священная война», чтение учащимися школы литературной композиции. Были предусмотрены и минута молчания, и возложение цветов к обелиску славы.
Однако мрачное настроение организаторов митинга усиливалось не только трагичностью события более 70-летней давности. Они с большим сожалением увидели, что из всего населения посёлка на митинг пришло 15 человек взрослых и 20 учащихся начальных классов из пришкольного лагеря.
После хорошего по своему оформлению и содержанию митинга его участники стали неспешно расходиться. Я шел вместе с ветераном Великой Отечественной войны Сергеем Петровичем.* В1945 г. он освобождал южную часть Сахалина от японцев, которые захватили её во время русско-японской войны в 1904-1905 гг. (к слову, мне в детстве и юности пришлось прожить в этой части острова ровно 20 лет). Рядом с нами шли жительница посёлка тётя Нюра и молодой секретарь первички КПРФ, выполнявший на митинге роль знаменосца. Неожиданно брызнул усиливающийся с каждой секундой дождь. Мы поспешили укрыться под навесом над крыльцом ДК.
Подставив ладони под струи дождя, тётя Нюра заговорила, размышляя:
– Вот уже года четыре подряд я замечаю, что именно 22 июня, в это же самое время дня неожиданно начинает идти дождь. Как вы думаете, что это могло бы значить? Мне всё время кажется, что это плачут души павших на войне и умерших после неё от ран и тяжёлых болезней ветеранов . Не так ли? – и она платочком осушила руки от дождевой воды.
– Возможно, – стал я отвечать на её вопрос. – Но только давайте подумаем, о чём могут плакать их души.
– Наверно, от обиды, – продолжила свои раздумья тётя Нюра. – Павшие плачут от обиды, что их слишком рано убили. В подавляющем большинстве это были молодые люди. Одни полегли ещё не целованные, ещё не успевшие кого-то полюбить, другие – недолюбившие, не успевшие в полной мере насладиться своей любовью, третьи, мёртвея, падали на землю с именем любимой на устах, плача от сильной обиды, что не смогут вернуться живыми к своим любимым. А многие умирали с великой жалостью и скорбью, что не смогут вернуться к своим жёнам и детям, к своим родным очагам и местам. Многие пали, не доучившись в избранных ими учебных заведениях, не наработавшись как следует по своей профессии, не познавшие в полной мере смысла своей жизни. А вот души ветеранов, умерших в послевоенное время, очевидно, плачут от обиды, что их жизни оборвались в мирное время, когда бы им всем надо было бы жить да жить и вершить свои благие, праведные дела ради всех людей своей Отчизны. В этот дождливый день мне до слёз жалко всех ушедших от нас ветеранов. До боли в груди жалко, горько и обидно, – вдохнув, закончила она.
– Возможно, ты, Нюра, и права в своих раздумьях – обратился к ней Сергей Петрович. – Но мне и в День великой Победы, и в День памяти и скорби до слёз бывает горько и обидно от того, что в последние 20 лет мало жителей нашего посёлка приходят к обелиску славы, чтобы почтить памятью своих предков, погибших на войне, и ветеранов, умерших после неё. Вот скажи, – обратился он ко мне, – сколько фамилий павших и умерших участников войны из нашего посёлка записано на памятных плитах около обелиска?
– Пятьсот пятьдесят, – не задумываясь, ответил я.
– Вот видишь, если бы сегодня пришёл хотя бы один живущий в нашем посёлке потомок павшего и умершего, то пусть не пятьсот пятьдесят, а хотя бы триста человек должны бы склонить свои головы в скорбном молчании около обелиска. А если бы пришло по 2-3 человека от такой семьи? Значит, было бы ещё больше. А это что – 15 взрослых человек. Позорище. Стыдоба одна. Это какой же пример преподносится детям?
– Но нельзя забывать, – вмешался молодой секретарь первички КПРФ, – что сегодня рабочий день и многие работают.
– Согласен, – не унимался ветеран, – пусть так. Но ведь и пенсионеров у нас в посёлке немало, которые еще могут хорошо ходить, не все же лежмя лежат. Их дома и квартиры находятся от ста до тысячи метров от обелиска. Что, они не смогут пройти это расстояние? Могут. Только вот, как мне кажется, слишком ленивыми стали. Вот ты сказал, что чуть ли не на каждый подъезд многоквартирного дома повесили объявление о митинге. Они что, не видели и не читали их?
– Да они их, как правило, не читают. Проходят мимо, – лавирует секретарь.
– Вот я и говорю, что они равнодушными стали, почерствели своими душами и сердцами.
– Некоторые говорят, что без очков ничего не видят.
– А кто им мешает вернуться в квартиру, надеть очки и прочитать, что там в объявлении написано?.
Секретарю ничего не оставалось, как только пожать плечами.
– Вот ты скажи, – вновь обратился ко мне Сергей Петрович, – почему в советские времена возле обелиска в нашем посёлке собиралось много народа – взрослых, и учащихся? Где сейчас учителя нашей школы? Почему они перестали заниматься сбором учащихся к обелиску 9 мая и 22 июня?
Немного подумав, я ответил:
– Этот вопрос, уважаемый ветеран, вам надо задать непосредственно учителям. В советские времена в школе были пионерская и комсомольская организации. В каждом классе разрабатывалась своя система оповещения во внеурочное время. Проводилось систематическое и неослабное патриотическое воспитание. Оно было одним из важных критериев оценки деятельности пионерского отряда и классной комсомольской организации. Теперь, как вам известно, времена изменились. Этих организаций у детей теперь в школах нет. С начала 90-х годов, когда ярая либералка Новодворская жабообразно проквакала на всю страну, что патриотизм – это пристанище идиотов, слово патриотизм было превращено в ругательство. Либералы охотно подхватили это на государственном уровне. Помню, как в то время завуч стала делать мне замечания по поводу того, что я проводил патриотические беседы на уроках рисования и Основ безопасности и жизнедеятельности, которые несколько лет преподавал в нашей школе. Никогда не забуду, как в год 50-летия великой Победы школьный комитет ДОСААФ организовал кинолекторий о Великой Отечественной войне для всех учащихся.. Тогда члены комитета вместе со мной больно ударились головами о глухую стену равнодушия классных руководителей: из 23 классов-комплектов к нам на кинолекторий пришли в определённое им время только 2 класса среднего звена. Это нас тогда сильно ошеломило. Но мы рук не опустили – занимались патриотическим воспитанием вплоть до 2000 года, пока я не ушёл на пенсию. В это время и руководство нашим государством спохватилось, что делает великое упущение, не занимаясь патриотическим воспитанием. Лёд, кажется, тронулся, но до сих пор эффективности этого воспитания не видно. К тому же сейчас и педагогический коллектив в нашей школе омолодился на 95 %. А молодёжь, к сожалению, не умеет пока работать так, как в своё время работали мы. Вот и делайте из этого выводы.
Мы же с вами помним, как в первой половине 90-х годов плакал седой председатель совета ветеранов нашего посёлка, увидев на обелиске славы разбитые мраморные плиты с высеченными на них фамилиями павших наших фронтовиков-односельчан. Кто их разбивал? Вот та самая молодёжь, о которой, бахвалясь, говорили горе-реформаторы, что молодёжь России выбрала пепси и пиво. Такой вандализм над нашим обелиском славы совершался неоднократно. Только в последние три года нам, наконец, удалось остановить его. Теперь встала проблема с возданием памяти павшим и умершим участникам войны нашего посёлка 9 мая и 22 июня. Об этом надо постоянно говорить и с учителями, и с учащимися, и с их родителями, и со всем остальным населением посёлка. Без этого возникшей проблемы нам не решить.
– Да, ты совершенно прав. Если мы этого не будем делать, то быстро можно превратиться в Иванов, не помнящих родства своего. А им всё равно кого предавать – друга, Родину иль мать, – поддержал мои мысли ветеран. – Но я вот что хочу сказать: если после моей смерти моя фамилия будет вписана в общий список умерших, который находится около обелиска, и если мне будут воздавать память так же, как сегодня, то моя душа не только дождём заплачет, но от обиды и стыда заревёт белугой.
Его голос как-то вдруг переломился, задрожал, дыхание стало прерывистым, из груди послышался глухой клёкот. Я с удивлением посмотрел на лицо ветерана. Из его глаз катились слезы, смешиваясь с каплями дождя, застрявшими в глубоких морщинах.
Дождь оказался кратковременным. За разговором мы не заметили, когда он прекратился. Выйдя из-под навеса, каждый из нас пошёл своей дорогой. Мы с молодым секретарём пошли к нашему металлическому информационному стенду и наклеили на него страницы «Правды», «Советской России» и «Трудовой Самары», рассказывающие о начале Великой Отечественной войны.
Возвращался домой с длинным древком в руках, вокруг которого было свёрнуто большое полотнище знамени из блестящего ярко-красного атласа, с серпом и молотом, Полотнище обрамляла жёлтая бахрома. Древко венчалось знамённой пикой из нержавеющей стали и пышными свисающими кистями. Подойдя к шестнадцатиквартирному четырёхэтажному дому с одним единственным подъездом, увидел группу сидящих на лавке женщин – своих бывших соседок. Они сетовали о скором окончании дождя, не успевшего как следует и пыль прибить. Я рассказал им, как одна женщина называет сегодняшний дождь плачем душ павших на войне и умерших после неё ветеранов войны.
Одна из женщин быстро среагировала:
– Я всех помянула дома.
– Дома – это одно, – парирую ей. – Воздать им дань памяти около обелиска славы – другое дело.. А ведь он стоит в ста метрах от вашего дома. Могли и придти, не перетрудились бы. Тем более, – показываю рукой на доску объявлений у подъездной двери, – вас аж два объявления приглашают на сегодняшний митинг около обелиска. А вам, видать, всё до лампочки. Что, ослепли или зажиреть успели за годы восстановленного в стране капитализма? В Великую Отечественную войну именно против него весь советский народ воевал не на жизнь, а на смерть, в том числе воевали и ваши близкие и дальние родственники.
Потупив глаза в асфальт, женщины ни слова не проронили в ответ.
Два последующих дня звонил по сёлам района, узнавая у своих друзей-товарищей, как прошёл у них День памяти и скорби. Получил удручающий ответ – в подавляющем большинстве из них стояла гробовая тишина. Долго ли ещё она будет звенеть?!
____________________________________
* Имя и отчество ветерана изменено.
Г. Н. ЧЕРНЫШЁВ,
пос. Комсомольский
Кинельского района.
